Максим Красных: «Не надо сравнивать Intel Capital с российскими инвесторами»

Об особенностях российского венчурного рынка, о том, что и как ищет Intel Capital в России и даже о новых инвестициях фонда рассказал в интервью нашему изданию ToWave.ru директор Intel Capital в России и СНГ Максимом Красных.

Интервью о стартапах и бизнесе

20 сентября 2013

Инвестиционное подразделение американской корпорации Intel, фонд Intel Capital, недавно отметило 10 лет работы в России. Самым существенным результатом этого десятилетия, по единодушному признанию участников рынка, стал рост внутреннего венчурного финансирования, а также формирование школы разработчиков технологических стартапов. Однако деятельность фонда в России, разумеется, не исчёрпывается обучением программистов и венчурных капиталистов.

Десять лет назад вы не работали в фонде, но наверняка в российском представительстве Intel Capital как-то оценивали изменения ситуации на отечественном венчурном рынке технологических проектов за это время. Что изменилось с тех пор и что осталось прежним?

Десять лет назад венчурного рынка в России вообще не было. Были единичные сделки. То есть мы выросли с нуля до примерно миллиарда долларов сделок в прошлом году. И это хорошо. Плохо то, что у нас по-прежнему нет стандартного набора всем понятных условий для заключения сделок. То есть переговоры, как правило, ведутся не только вокруг конкретных цифр, как, например, в США, но и принципиального наличия того или иного условия. Это означает, что рынок не сформирован.

Нет здесь и экосистемы постоянных игроков, что характерно для Кремниевой долины, состоящей из фондов, которые в совокупности вкладывают по 20-30 млрд. долларов ежегодно, корпораций — постоянных покупателей стартапов, качественных бизнес-инкубаторов и акселераторов, инвесторов-ангелов, опытных консультантов. Не развито долговое финансирование игроков венчурного рынка, не развит фондовый рынок. Впрочем, ситуация в России не уникальна и в большинстве других развивающихся стран есть похожие проблемы.

Насколько для вашего фонда важен именно российский рынок?

Российский рынок для нас исключительно важен. Здесь сосредоточена региональная активность. Реалии таковы, что 80% этого рынка сегодня — это Москва. Плюс небольшая доля питерских компаний. Это вовсе не значит, что нет IT-компаний в регионах. Это значит, что они либо непривлекательны для венчурных инвесторов в силу ряда причин, либо не нуждаются в финансировании.

Есть несколько российских региональных компаний, которые достигли определённых результатов, управляются основателями, которые имеют инженерный бэкграунд ещё советских времен. Называть их я не буду. Но они не привлекали и не привлекают венчурных инвесторов.

Из 15 инвестиционных сделок в нашем регионе, 13 из которых заключены в России, а 2 — в Украине, на последние 3-4 года приходится около 8. То есть, виден определённый рост числа сделок.

Да, был определённый перерыв в нашей деятельности. Первая инвестиция была осуществлена в 2003 году, а с 2005 по 2007 год здесь не было вообще никого. Не могу сказать, что это было связано с какими-то фундаментальными причинами — скорее, так сложились рыночные обстоятельства. Однако, начиная с 2008 года, мы активно вернулись на российский рынок.

Есть у вас в фонде какие-либо ограничения или бюджетные стандарты финансирования российских проектов?

Жёстких страновых или региональных бюджетных стандартов у фонда нет. Более того, даже при существующем бюджетировании для интересного проекта мы всегда можем сделать исключение и найти средства.

Помнится, когда ваш фонд только пришел в Россию, тогдашний его президент Клод Леглиз призвал не рассчитывать на то, что Intel Capital будет вкладывать много денег в русские проекты. У меня сложилось мнение, что все эти годы фонд был верен такой стратегии.

Давайте смотреть на нашу стратегию в контексте того, что было нами сделано на российском рынке. Intel Capital по-прежнему единственный фонд с корнями в Кремниевой долине, который здесь постоянно присутствует. Сравнивать нас с частными инвесторами, российскими капиталистами, которые, может быть, в абсолютном выражении инвестировали больше, наверное, неправильно.

Сравнивать нас надо с западными фондами, фондами Кремниевой долины — а среди них на российском рынке мы, безусловно, самый крупный и самый активный инвестор.

С точки зрения глобальной венчурной активности Intel Capital является исключением. Мы инвестируем от 300 до 500 млн. долларов в год и делаем это с определённым постоянством. Это около 100 сделок в год и более 1200 сделок за нашу историю.

А Россия… По объёму наших инвестиций Россия занимает в портфеле фонда то место, которого заслуживает. Если вы пообщаетесь в России с любым венчурным инвестором, особенно западным, каждый из них вам скажет, что хороших проектов здесь не так много. На мой взгляд, именно это является сейчас основным ограничением.

Есть сложившиеся критерии, которые не нами придуманы. Любой венчурный инвестор оценивает проект по трём-четырём ключевым факторам: размер адресуемого рынка, конкурентные преимущества, качество команды, бизнес-модель. Дальше, в зависимости от стадии развития стартапа, у инвесторов есть ожидания проработанности по каждому из указанных факторов: если рынок большой, и вы на нем уже присутствуете несколько лет — покажите, какая у вас там доля и т. п.

Где и как вы находите новые проекты?

Есть два наиболее качественных источника. Первый — главы и основатели компаний, в которые фонд уже инвестировал, второй — наши соинвесторы. Входящий поток проектов также существует — документы присылают и по e-mail, а иногда и по обычной почте, наши представители посещают различные конкурсы и конференции, посвященные технологическим проектам. Но это, скорее, помогает расширить горизонты, увидеть, что ещё происходит. Очень редко попадается что-то стоящее. Часто приходят идеи, то есть проекты, на совсем ранней стадии — а в идеи мы не инвестируем.

А каковы ваши собственные критерии отбора проектов? Как именно особенности вашего фонда влияют на них?

Наша особенность в том, что мы корпоративный венчурный фонд. И наша работа регулируется двумя основными требованиями — прибыльностью проектов и их релевантностью основному бизнесу Intel. Требования варьируются в зависимости от сегментов рынка и географии, но в целом обязательны для всех проектов.

Мы инвестируем на всех стадиях развития и практически во все сегменты технологической индустрии. Российские проекты чётко делятся на два основных типа: ориентированные, прежде всего, на внутренний рынок (электронная коммерция, интернет-проекты) и ориентированные как на российский, так и на мировой рынок (софт).

В нашем портфеле присутствуют компании обеих категорий. И практически на всех стадиях. Есть компания KupiVIP, в которую мы с партнёрами вложили в последнем раунде около 40 млн. долларов, есть Eruditor Grup, в которую мы инвестировали также на довольно поздних стадиях, и есть SpeakToIt, которая занимается технологиями в области распознавания речи — стартап на относительно ранней стадии.

В какие проекты вы сейчас инвестируете в России или странах СНГ?

Мы поддерживаем имидж активного инвестора в России, поэтому нам интересно анонсирование сделок. Есть, однако, случаи, когда мы не аносируем сделку, если для бизнеса, в который мы вкладываем деньги, это может быть невыгодно. Сейчас таких в портфеле нет, поэтому в течение этого года мы будем анонсировать сделки — у нас в работе не одна компания.

Однако особенности нашего рынка таковы, что здесь сложно что-то предсказывать — у нас были прецеденты, когда незадолго до заключения сделки мы обнаруживали риски, которые нам не позволяли её закрыть. Поэтому сейчас я пока не готов сообщить о новых инвестициях.

Сколько компаний сейчас в работе у российского Intel Capital?

Одновременно мы можем анализировать до нескольких десятков проектов, с разной степенью вовлечённости. До заключения сделки, безусловно, доходят не все. В прошлом году, например, у нас было три новых инвестиции.

Как принимается решение об инвестировании?

Решения по проектам принимает инвесткомитет фонда. Его заседания проходят в режиме телеконференции каждую неделю. У нас сейчас в портфеле более 300 компаний, а всего мы проинвестировали почти в 1200 компаний.

Вы привлекаете экспертов или консультантов к работе над проектами или для их оценки?

На первоначальном этапе мы самостоятельно оцениваем проекты. На более поздних стадиях иногда привлекаем консультантов. Но не для того, чтобы оценить рынок или продукт — в Intel есть собственная и достаточно серьёзная техническая экспертиза — а для финансовых, налоговых или юридических вопросов.

Каков на сегодняшний день размер среднего чека инвестиций вашей компании?

Мы не раскрываем объём инвестиций в абсолютных значениях. Однако он должен быть достаточным для решения задач компании на период от 12 до 24-х месяцев, причём лучше, когда ближе к максимальной границе. Это обусловлено российскими реалиями –– привлечение финансирования здесь редко занимает меньше трёх-четырёх месяцев, а иногда растягивается на полгода и дольше.

То есть, если компания берет деньги на год, она, начав заниматься привлечением финансирования в январе, в июне его получит, а к следующему июню уже потратит. Соответственно, через полгода после закрытия сделки ей нужно опять искать деньги. Результат –– дефокус команды. Конечно, если компания успешно развивается, следующий раунд ей привлекать легче, но всё равно это достаточно трудоемкий процесс.

Вы всегда выступаете соинвесторами?

Мы часто соинвестируем, и, как правило, лидируем в раундах. Про Intel Capital в России часто говорят, что он «прицепляется вагончиком». Но если вы посмотрите практически на все наши последние инвестиции за 3-4 года, мы везде выступали лид-инвестором. Обычно, для того, чтобы стать лид-инвестором, нужно вложить больше других партнёров и сформировать условия инвестирования, сделать большую часть работы. Как правило, именно лид-инвестор договаривается с компанией и находит соинвесторов.

Однако, по моей информации, сейчас вы закрываете инвестиционную сделку с киевским стартапом Star Wind, где не являетесь лид-инвестором. Почему? Или вы опровергнете факт заключения этой сделки? Какова там ваша доля и кто соинвесторы?

Мы не комментируем сделки до их официального анонсирования. В целом, если нам сделка нравится, то позиция лид-инвестора не является для нас принципиальной. Если нам комфортно в одной «лодке» с потенциальным партнёром, то этого достаточно.

Какие технологии интересуют вас в России?

Мы традиционно активны в сфере Интернета, электронной коммерции, разработки софта. Сейчас компанию особенно интересуют технологии анализа больших массивов данных, распознавания жестов, речи, мимики, так называемые «носимые» устройства.

Периодически рынок узнает о приобретении Intel того стартапа, в который ранее вкладывал деньги Intel Capital. Какие задачи ваш фонд решает в России – поиска объектов для приобретения Intel или для инвестирования? И что важнее?

Мы, безусловно, стараемся решать обе задачи — поиска объектов и для инвестирования, и для приобретения. Мы никогда не скрывали того, что мы не только инвестиционная, но и M&A организация. Однако нельзя сказать, что, начиная работу с каким-либо стартапом, мы сразу знаем, будем ли мы в него инвестировать или купим. Этот вопрос решается в процессе работы, в динамике. И с точки зрения количества сделок классических венчурных инвестиций гораздо больше.

Что обычно вы требуете у компании в обмен на инвестиции?

Сложилась определённая практика с точки зрения нашего подхода. Мы многое заимствуем из нашего опыта работы в Штатах, прежде всего — в Кремниевой долине. Это такая образовательная роль. Мы стараемся расположиться наверху в структуре капитала компании, участвовать в совете директоров. Мы не вмешиваемся в операционный менеджмент, но если компания нас просит посодействовать в решении той или иной бизнес-задачи, то конечно стараемся помочь.

А что получают от вас стартапы — помимо денег, гордого звания «проекта, в который инвестировал IntelCap» и ваших консультаций?

У нас существует ряд внутренних программ, созданных специально для помощи компаниям, в которые мы инвестируем. Прежде всего, это Intel Technology Days (ITD). В рамках этой программы мы помогаем молодым компаниям выходить на новые рынки и находить новых потребителей. Знакомим их с руководителями крупнейших мировых корпораций, для чего проводим порядка 70-80 встреч в год. В каждой участвуют именно те наши портфельные компании, которые релевантны потребностям той или иной корпорации.

Кроме того, мы помогаем портфельным стартапам с выходом на биржу или поиском стратегических инвесторов или партнеров. У нашего фонда более 500 успешных выходов из инвестиций — как через M&A, так и через IPO. Безусловно, этот опыт очень полезен. Это, конечно, в основном западный опыт.

Как ваш фонд оценивает нынешнюю ситуацию в России с точки зрения инвестиционного климата? Многие западные капиталисты, считают нашу страну неблагоприятной для инвестиций.

К ситуации в России, экономическим и политическим рискам, мы относимся прагматично. Есть два фактора — восприятие рисков и реальные риски. Мы пришли сюда одними из первых потому, что нам показалось, что восприятие рисков на Западе не соответствует реальности. К слову, если посмотреть американское телевидение (а мы — неотъемлемая часть американской компании), то там можно увидеть, мягко говоря, очень мало позитивных сюжетов о России.

Но мы в оценке ситуации в стране стараемся исходить не из каких-либо образов, а из реальных фактов. Да, инвестиционный климат в Москве не сравнится с климатом в Кремниевой долине, но венчурный рынок в России появился и развивается. А значит, среда здесь благоприятна для развития венчурного капитализма. Пока есть риски — есть возможности.